|
Как-то Бородин пригласил к себе на вечер друзей. Играли его произведения, ужинали, беседовали. Неожиданно Бородин встает, одевает пальто и прощается. — Куда это вы, Александр Порфирьевич? — Будьте здоровы, мне некогда, уже и домой пора: у меня завтра лекция... Раздается взрыв смеха, и только тогда хозяин понял, что он у себя дома.
Рассказывают и о другом случае, происшедшем как-то с Бородиным. Однажды, уходя из дому и опасаясь, что во время его отсутствия к нему может прийти кто-либо из друзей, он приколол к входной двери записку: "Буду через час". Вернувшись через некоторое время и увидев записку, он огорчился: — Какая досада! Впрочем, ничего не поделаешь — придется подождать... И, вздохнув, устроился на скамейке в ожидании... самого себя!
Однажды Бородин поехал с женой за границу. При проверке паспортов на пограничном пункте чиновник спросил, как зовут его жену. Бородин, отличавшийся рассеянностью, никак не мог вспомнить ее имя. Чиновник подозрительно посмотрел на него. В это время в комнату вошла Екатерина Сергеевна, и Бородин бросился к ней: — Катя! ради бога, как тебя зовут?
Во многих лабораториях раньше не было приспособлений, защищающих от взрыва. Не было их и в лаборатории Шарля Адольфа Вюрца (1817-1884) в Медицинской школе в Париже. Как-то один из друзей Вюрца встретил его, прогуливающегося с озабоченным видом на площади перед лабораторией. На вопрос, что он тут делает, Вюрц ответил: — Я ожидаю результата опыта.
Д.И. Менделеев и А.П. Бородин весной 1860 года совершали путешествие по Италии. — Около Вероны, — рассказывает Менделеев, — наш вагон стала осматривать и обыскивать австрийская полиция; она искала политического преступника, только что бежавшего из заключения. Бородина из-за южного склада его физиономии сразу же приняли за этого преступника, обшарили весь наш скудный багаж, допрашивали нас, хотели арестовать и, только убедившись, что мы действительно русские студенты, оставили в покое. К нашему изумлению, как только поезд пересек австрийскую границу, все пассажиры вагона бросились обнимать и целовать нас, кричали "виват!", пели во все горло! Оказалось, что политический беглец все время просидел в нашем вагоне. Благодаря Бородину его не заметили, и он благополучно ушел от австрийской полиции.
Однажды во время обучения в Геттингене Нильс Бор плохо подготовился к коллоквиуму, и его выступление оказалось слабым. Бор, однако, не пал духом и в заключение с улыбкой сказал: — Я выслушал здесь столько плохих выступлении, что прошу рассматривать мое нынешнее как месть.
Адольф Байер (1835-1917) получил кафедру химии в Мюнхене, которой до него заведовал Либих. На этой кафедре остался работать лекционный ассистент Либиха Леонард. Однажды вечером он соорудил большую установку для демонстрации на очередной лекции. Байер спросил Леонарда: — Что должно здесь получиться? — О, мы получаем хлороформ! На возражение, что опыт Либиха по получению хлороформа из спирта и хлорной извести часто не удается, Леонард, ухмыляясь, ответил: — Не беспокойтесь, господин доктор, хлороформ уже в колбе!
У Нильса Бора на двери весела подкова. И однажды его спросили: — Вы совершили столько великих открытий, познали строение атома. Неужели вы верите во все эти суеверия? — Нет, конечно. Но знаете ли, у подковы есть такое свойство: помогать даже тем кто в неe не верит.
|